Я удивлена, что данная лента венгерского режиссера Ласло Немеша все-таки вышла в российском прокате. Несмотря на собранную линейку почти всех крупных кинонаград, представление этого фильма нашему, так скажем, «непритязательному» зрителю — мероприятие сомнительное. Например, я смотрела этот фильм в почти пустом зале. Но «Сын Саула» более чем достоин зрительского внимания. Очевидно, что этот фильм не для всех — на него невозможно сходить как бы между делом с целью занять чем-то свободный вечер. «Сын Саула» из тех кинолент, на которые нужно идти со стабильным настроением, пройдя самостоятельную моральную подготовку. Фильм определенно даст вам пищу для размышлений, для глубокого (само)анализа.
Режиссера Немеша уже упрекнули в выборе темы. Мол, беспроигрышный ход для многочисленных жюри — кто осмелится критикировать кино про Холокост? Тема настолько щепетильная и болезненная до сих пор, что все выходящие произведения искусства, которые касаются ее, впадают в некий вакуум. Критиковать нельзя и «не заметить» нельзя — обвинят в цинизме в обоих случаях. С другой стороны, нужно иметь безрассудную смелость, чтобы снять именно такой фильм в качестве дебюта в полном метре. С непрофессиональным актером в главной роли и мизерным бюджетом. С отсутствием стандартной структуры сценария и очень своеобразной операторской работой. Вопреки всему. Но отчаянность режиссера окупилась сторицей.
«Сын Саула» — это одни сутки из жизни венгерского еврея Саула Аусландера в Аушвице. Саул — член зондеркоманды, состоящей из узников концентрационного лагеря. В его обязанности входит сопровождать новоприбывших в газовую камеру, а затем обрабатывать помещения, в грудах оставленной одежды находить и сдавать что-то ценное, уничтожать «вещи». Такой термин звучит для определения останков жертв. Члены зондеркоманды работают только 4 месяца, а потом их уничтожают аналогичным образом. Жернова машины смерти крутятся исправно, горе и ужас становятся рутиной, зондеркоманда — лишь инструмент в этом структурированном хаосе, не более. Саул делает все машинально, не фокусируясь на окружающем его аде и суматохе, он не проявляет никаких чувств и эмоций, практически ничего не говорит, и кажется, что практически не дышит. Но однажды жернова на секунду останавливаются. В подростке, который после газовой камеры прожил чуть дольше, чем другие, Саул внезапно узнает своего сына. И теперь тот, через которого прошли сотни ужасных смертей, а после тотальное забвение, пытается по-человечески похоронить сына — проходя через все круги ада в концлагере, он ищет раввина, прячет тело, копает настоящую могилу. Параллельно с этим остальные члены зондеркоманды, понимая, что скоро придет их черед, пытается поднять восстание в лагере, по крупицам собирая для этого все нужное — мелкими подкупами охранников собирает оружие, порох, пытается сделать фотоснимки, чтобы задокументировать зверства, происходящие в Аушвице. Все это повествование происходит неспешно, на одной ноте, без лишних сентиментальности и трагедии. Ужасная, но обыденность. Очень хорошо это передает операторская работа — камера как бы следует за Саулом, зритель будто заглядывает ему за плечо. Остальное все — в расфокусе — серые бараки, черные котельные, бурый от крови пол, сизый дым, всполохи огня, «вещи», которые волоком таскает зондеркоманда, на всем этом камера не задерживается дольше секунды. Зато мы во всех подробностях видим лицо Саула — но оно будто бы пустое, только огромные темные безумные глаза.
Режиссер не гонится за большим количеством деталей, не раскрывает характеры и истории персонажей так называемыми флешбэками или же длинными монологами. Однако зритель понимает, что безликий узник с красной отметкой на спине раньше был обычным и, наверное, даже неплохим человеком по имени Саул Аусландер, у него была семья, работа, мирная жизнь. Всего три краткие сцены помогают нам понять это: первая — момент, когда Саул прячет фотоаппарат от эсэсовцев, вторая — встреча с узницей Эллой в женском бараке, третья — краткий разговор Саула с Абрахамом. Сильнее всего зацепила сцена встречи с Эллой, девушкой, которая явно знала Аусландера прежде (Кто она? Жена? Родственница? Просто знакомая?), но которую не узнает и не признает Саул. То есть та крохотная крупица его человечности, души, может быть, только потрачена на мертвого «сына», нежели на нее — пока живую Эллу, стоящую перед ним и смотрящую ему в глаза.
Происходящее на экране «давит» зрителя со всех сторон. Ласло Немеш не церемонится со своим зрителем — из-за «расфокуса», приглушенных оттенков, разрешения 1,37:1 в картинку приходится всматриваться, вглядываться, как в темный туннель или в глубокую яму. Порой это выматывает, но с другой стороны, когда мы вместе с главным героем достигаем апофеоза, катарсиса — мы способны прочувствовать его от и до. Освобождение, свет, очищение.
И возвращаясь к теме Холокоста в кинематографе — все-таки Ласло Немеш не спекулирует на ней. Да он обращается к ней, но скорее в ее реалиях рисует свою историю, которая в общем-то не о геноциде и не о войне. Она, прежде всего, о человеке, которого лишили возможности быть человеком. Почти. 10/10