Все записи автора ViolaNoir

Кровь, квир и ковид, или Как превратиться из Энн Райс в Поппи Брайт

1664549407_610x900_60140

Вчера вышел четвёртый из восьми эпизодов нового сериала «Интервью с вампиром» — а значит появился повод отвлечься (хотя бы на минуты серии) от происходящего в реальности и поделиться мыслями и впечатлениями от увиденного в художественном произведении. Но сначала небольшое лирическое отступление.

Творческое наследие Энн Райс до сих пор является большой частью моей жизни, несмотря на то, что этап чтения такого плана литературы остался давно в прошлом. Да, может быть, звучит пафосно, но все, что связано с серией книг «Вампирские хроники», всегда будет привлекать тех, кто так или и иначе был связан с готической субкультурой. Я, по-моему, уже не раз писала о нюансах двух предыдуших экранизаций – шик и блеск Голливуда 90-х «Интервью с вампиром» и атмосфера и страсть 00-х «Королева проклятых». Последний за авторством Майкла Раймера для коммьюнити поклонников Энн Райс сделал куда больше, чем высокобюджетный эпос Нила Джордана, при всем к нему уважении. Именно «Королева» приобрела потом культовый статус среди фанатов книг разной степени готичности, именно с этого фильма растащили на цитаты почти все диалоги, именно саундтрек этого фильма является квинтэссенцией музыкальных трендов своего времени (кто тогда не слышал позывные «You see I cannot be forsaken вecause I’m not the only one»?). А еще были запоминающиеся образы Алии, «английских готов» и Лестата – суперзвезды, которые пронзили в самое сердечко всех готиков и котиков. Но для мейнстрима этого фильма будто нет. Так что новое сериальное «Интервью с вампиром» целиком и полностью опирается на одноименный фильм 1994 года. И поэтому проект, скорее всего, провалится, хотя уже заявлены второй сезон и спин-офф по «Мэйфейрским ведьмам».

Начнём с того, что две предыдущие экранизации досконально не соответствовали книгам, но это абсолютно нормально. Главная проблема сериала на данный момент в том, что он, грубо говоря,  по мотивам фильма, который по мотивам книги. Потерять что-то важное в оригинале при таком «двойном переносе» очень легко. Так мы получаем историю Луи, которая теперь разворачивается в начале ХХ века, другое его происхождение (хотя тут больше соответствие общим тенденциям в сериальном производстве) и так далее. Все не буду перечислять, чтобы не пуститься в спойлеры. Но не это самая большая «потеря».

Interview-with-the-Vampire

Из всего тотального переосмысления хроник от шоураннера Ролина Джонса и сценаристов из его команды только романтическая линия Луи/Лестат более-менее соответствует содержанию оригинальных книг Райс. Но при этом создатели сериала как-то умудрились не отобразить  пронзительную трагедию этих отношений. Все сводится к истеричному взаимодействию двух актеров в кадре – Джейкоба Андерсона (Луи) и Сэма Рида (Лестат). Что примечательно, они хорошие актёры сами по себе, в этом легко убедиться, посмотрев их предыдущие работы. Но здесь в некоторых сценах – это какой-то турнир по переигрыванию и откровенной неуместности.

FPl96THXoAY14zi

Да и в общем плане присутствует какая-то сумбурность и натянутость. Здесь как-то сами по себе герои обращаются в вампиров, почти нет всех этих экзистенциальных мук превращения из жертвы в хищника, страха перед вечной жизнью и вечным одиночеством. В первых сериях все это идет на уровне small talk. Что вызывает недоумение, так как это основа «Вампирских хроник». Запоминающаяся сцена обретения дитя – Клодии, такая важная для оригинального романа  (без нее и романа то не было бы), опять же, в сериале безбожно слита. Как и ее последующие взаимоотношения с родителями. Создатели дали очень симпатичный набросок короткой идиллии вампирской семьи (хотя сцена в кинотеатре получилась достаточно милой), а Клодии, помимо бремени «вечного дитя» еще и добавили ворох подростковых проблем.

shotimg108876_2

Иногда сериал уходит в треш и китч. Иногда происходит что-то грани фола (вспомним первую серию — дело Джи-Джи Аллина живёт, хе-хе). Однако, здесь неплохо передана атмосфера ночной жизни Нового Орлеана начала века — «мракобесие и джаз», свободные нравы и при этом реалии угнетения. Роскошь и нищета. Красивые съёмки в аутентичных локациях. Его величество Модерн, Ар-деко.

5d87908d0daa3043d07c2decb3d2e571

…причём все это напичкано отсылками к фильму Джордана, но фактура, повторимся, совершенно иная.

Кстати, еще момент. Как и в фильме, параллельно идут две временные линии. Наши дни – беседа интервьюера и вампира, вторая – сама история. Если в фильме взаимодействию интервьюера и главного героя отдано не так много экранного времени, то в сериале, наоборот, в диалогах «наших дней» раскрывается весь конфликт – в шикарных апартаментах где-то в Дубае, с многочисленным персоналом в стильных масочках (потому что ковид не дремлет – об этом знают даже бессмертный вампир и депрессивный журналист, который смертельно болен). Изысканные интерьеры, дорогие блюда, томные диалоги. Зачем эта часть преподнесена вот так подробно с множеством мелких лакшери-деталей? На этот вопрос могут ответить только создатели сериала. По сюжету это не обусловлено ничем, по книгам – тем более. Все-таки власть Луи и ему подобных несколько в ином.

IWTV_102_AB_0413_0019_RT

И остаётся вопрос. Мы понимаем, наверное, что сериальные проекты подобного плана должны отображать дух своего времени. Это правильно. Но зачем тогда так упорно опираться на предыдущий проект, который был создан в совершенно иное время, и столько сил тратить на его адаптацию? Почему нельзя было взять за основу книги той же Поппи Брайт, которая лучше подходит под современные реалии – она освещала квир-тематику, создавала героев разного происхождения, да и сама совершила переход задолго до того, как это стало мейнстримом. Почему я вспомнила именно Брайт? Потому что выбранный в сериале тон и настрой идеально подошли для ее экранизаций. А мир Энн Райс, он несколько иной — это другой Новый Орлеан, другой временной период долгой ночи. Однако на романы Брайт до сих пор распространяется проклятие неэкранизуемости — небольшая серия в сериале «Голод» (который тоже опередил свое время), еще какие-то единичные случаи и все. Райс же привлекательна своим наследием, своей обширной аудиторией, тем не менее все это обязывает. И вроде бы нельзя упрекнуть Ролина Джонса и его команду в неуважении или в поверхностном отношении к оригиналу, но, очевидно, они не погружены в этот мир вампирских хроник полностью. Иначе они могли бы передать какие-то едва различимые полутона, моменты, нюансы. Вместо этого в каждой серии мы имеем внушительный список «пасхалок» — но толку? Зачем вообще превращать художественное произведение в викторину на знание содержания книг?

Что-то нам подсказывает – перечень спорных моментов в новом «Интервью с вампиром» будет только пополняться. Хотя есть слабая надежда, что ко второму сезону ситуация выправится. Все-таки хочется увидеть арки с Пандорой, Маарет, Арманом, Мариусом и другими. Интригует и анонсированные «Мэйфейрские ведьмы». Но пока проект можно описать словами одного из героев хроник: «мёртвый внутри, холодный и недосягаемый». 6/10

Из живое в мертвое — беспросветная обыденность зла в сериале «Монстр — Дамер»

С маниакальным упорством я продолжаю обозревать хоррор-сериалы. Кому это сейчас нужно? Да никому. Но как бы мной упомянуто в одном из предыдущих обзоров, именно хоррор сейчас является самым «смотрибельным» из всех жанров. По ряду психологических и эскапических причин о которых мы говорили ранее, и о которых вы можете прочесть подробнее в любом более-менее обширном исследовании на эту тему.

MV5BM2IwNWY2YWEtNTU4Ni00MmE2LTljZjItNWQ0NzBlNjJiMzBiXkEyXkFqcGdeQXVyMTQxNzMzNDI@._V1_FMjpg_UX1000_

Новый проект Netflix – мини-сериал «Монстр: История Джеффри Дамера» не просто очередные глянцевые ужасы, страшные сказки Райана Мёрфи. Это как раз таки Мёрфи «социальный» и остроактуальный. Реальная история серийного убийцы Джеффри Дамера, как выясняется, до сих наиболее точно иллюстрирует и даже препарирует современное общество. И дело тут не только в уже привычной тематике BLM, произволе полицейского государства, бытовой ксенофобии, шовинизме и в прочем. Мёрфи и его коллеги в этот раз взялись размышлять над темой происхождения зла. Того зла, которое возникает вот так просто, без видимых предпосылок, а затем растет, крепнет, становится нормой, возводится в культ. И этот процесс, явление, паттерн универсальный, как оказывается, он не привязан, как выясняется, ни к месту, ни ко времени, ни к строю, ни к нравам.

Здесь внесу небольшое лирическое отступление. Я не сторонник приема многих рецензентов — видеть знаки и аллюзий без явных на то поводов, просто полагаясь на свои какие-то умозаключения. Особенно, когда проект громкий, от Netflix или HBO, а развенчатель очередной «теории заговора», мягко говоря, представляет собой совершенно иной социокультурный пласт общества. Забавно, но «притягивать их за уши» какие-то темы и тезисы любят именно авторы обзоров кино. «Монстр: История Джеффри Дамера» не ставит себе задачи рассказать вам о том, что происходит за вашим окном именно в эту минуту. Повторимся — эта история универсальна, обыденная и поэтому она резонирует с происходящим сейчас, поэтому она способна «подсветить» какие моменты распада человечности как в частных случаях, так и в общем. Но это говорит лишь о качестве сериала и немного олдскульному подходу в изложении true crime в формат художественного произведения.

На протяжении первых семи серий нам рассказывают о жизни Джеффри Лайонела Дамера. Обычный молодой человек из Милуоки. Благополучная семья, не без своих проблем — но ничего из ряда вон. Как и сам Джеффри — со своими странностями, но «норма — это отсутствие нормы». И вот в какой-то момент он просто убивает свою жертву. Я далее идет повествование, мутное и токсичное как формальдегид из бутылки, про то, как Дамеру сходят с рук его зверства, причем в так, будто ему действительно позволяют убивать, насиловать, опаивать, от безнаказанности как он сам распадается как личность, и главное — как его никто не может, а главное не хочет остановить. За исключением одной женщины, которая оказывается неуслышанной, непонятой, несмотря на ее борьбу — и, в конечном итоге, ее «раскатывает» груз вины и ответственности за преступления другого человека. Впрочем, мы забегаем вперед. Эти семь серий идут в неспешном, даже несколько затянутом темпе. Кульминация и драма происходят в восьмой серии, слешер переходит в символизм, сильные сцены и диалоги, подчеркнутые филигранным актерским мастерством. Кстати, поговорим немного о касте. Основная масса комплиментов отходит Эвану Питерсу, но, честно говоря, мы не увидели от него здесь чего-то нового, что не было показано в той же «Американской истории ужасов» — там уже были показаны все грани психопатии. Тем более, что его Дамер — это что-то заурядное, не амбициозное, без какого-либо надлома, а если нет этого (точнее нам это не показано) — то там не может быть эмпатии, сожаления. Черт знает, ка оно там на самом деле это было, но Питер показал это так. А вот Ричард Дженкинс и Ниси Нэш — другое дело. Дженкинс часто снимается у Гильермо дель Торо (в частности в «Форме воды»  и в «Аллее кошмаров»), но в здесь он раскрылся с неожиданной стороны — играя отца Джеффри Дамера, он сумел предоставить зрителю сложный противоречивый образ. Таких образов в сериале несколько, именно через них идет нагнетание драмы и истинной трагедии данной истории. Со стороны отца Дамера — это истинное отчаяние, раскаяние, бесконечный поиск причины произошедшего в себе и при этом всем любовь к сыну несмотря не на что. Да в этом всем, безусловно, очевиден христианский нарратив, но без перегибов. Дженкинс сумел это донести до зрителя.

Второй трагический образ, косвенная жертва Дамера — это его соседка, которую играет Ниси Нэш, чья карьера в последнее время набирает обороты. История ее героини шокирует, хотя с другой стороны такое сплошь и рядом, в разных масштабах и формах. Итак героиня Нэш почти сразу понимает, что с «нашим дружелюбным соседом что-то не так» — странное поведения, люди которые к нему приходят и не возвращаются, странный шум и запахи идущие с «нехорошей» квартиры. Она ходит по инстанциям, проявляет активную гражданскую позицию, но ее не слышат, не воспринимают всерьез, отмахиваются как от назойливой мухи. Она вызывает раздражение, ей угрожает сам Дамер, но она не отступает. Далее происходит совсем дикая ситуация, когда она пытается спасти очередную жертву, вызывает полицию — те, приезжают… и уезжают обратно. Потом когда скрывается весь ужас ситуации, вся ее жизнь оказывается перечеркнута. Ее «травит» полиция, ее осаждают СМИ. Под угрозой ее работа, потому что никому не нужен «проблемный» сотрудник. В конце концов она окончательно лишается привычного образа жизни, уверенности в себе, психологической стабильности. Она вынуждена переехать, потому что никому не нужен дом с такой историей. А все из-за чего? Потому что рядом поселился маньяк, а ей было не все равно. Нэш смогла показать не вариацию пресловутой final girl, а сложное неоднозначно противостояние человека и системы, когда бой оказывается заранее проигран.

Девятая серия скрупулезно конспектирует последствия истории Джеффри Дамера, которые коснулись не только семей его жертв, а и всего американского общества 90-х. Дамер стал типичной ролевой моделью в массовой популярной культуре, он обрел фан-базу и собирал с нее донаты до того, как это стало мейнстримом. Да и на нем неплохо заработали — телешоу, комиксы, книги. Что в принципе не ново — феномен наблюдается со времен Джека-Потрошителя и бульварных грошовых ужасов. Другой вопрос, что в случае Дамера культ сложился стремительно, а трагедия родственников жертв, их потери, отчаяние были задвинуты на задний план. Как и полная некомпетентность полиции. По сути — 17 трупов, а никто не понес настоящего наказания Дамер упивался своей славой в тюрьме, официальные лица соскочили с дисциплинарной ответственности, ну финал (как реальный, так и сериальный) в виде «казни» от заключенного, «перста божьего» ничего по сути не решил и не изменил. Психопаты среди нас, одни из них по-прежнему убивают людей, а другие считают, что это совершенно нормально. Кстати, в финальном эпизоде создатели сериала вводят персонаж Джона Уэйна Гейси тем самым проводя параллель с Дамером — опять же сильная сцена казни Гейси и одновременно «перерождение» Дамера. Мне показалось, что создатели сериала все-таки рассматривают возможность второго сезона и поэтому здесь присутствует пасхалочка с Гейси. И это было бы отлично — потому что там реальная истории еще более омерзительна и масштабна — отличный пример, когда за личиной достопочтенного гражданина, общественного и политического деятеля, скрывался монстр похлеще Дамера. Что-то подсказывает, что в сериальном формате там было бы больше динамики, чем здесь.

Что мы имеем в сухом остатке? Если экономите время, можно смело смотреть последние три серии. Все, чем силен этот сериал — именно там. Если хотите полностью погрузится в true crime атмосферу от Мёрфи, то конечно, надо смотреть полностью. Тем более, есть все признаки того, что мы как зрители становимся свидетелями перерождения жанра. Этот процесс начался уже давно — с момента выхода первого сезона «Американской истории преступления». Но очевидно, нужную тональность и настрой Райан Мёрфи и его команда обнаружили только сейчас. 7/10

«Киберпанк: бегущие по краю» — как победить [кибер]психоз в доспехах?

Cyberpunk-Edgerunners-S1-Poster-en

И сразу дисклеймер — я не фанат и даже не поклонник аниме. Но и не хейтер, мне ничего не мешает иметь в этом жанре любимые произведения, как, например «Призрак в доспехах», который я считаю культовым. Но по большому счету, я за аниме не слежу, а до «Бегущих по краю» добралась, как и, наверное, большая половина его аудитории, благодаря эпичному долгострою CD Projekt, который даже спустя два года после выхода остается чем-то крайне неоднозначным для игровой индустрии.

Но проекта «Киберпанк: бегущие по краю» все это не касается — совершенно другая сюжетная линия, время, вот только место действия то же — безжалостный, притягивающий всех на свое сияние Найт-Сити. В сериале переставлен очередной мономиф — главный герой – обычный подросток, который резко оказывается наедине со своими потерями и проблемами, переживает в прямом и переносном смысле трансформацию, попадает в среду себе подобных и после недолгого триумфа вступает в неравную схватку с корпорацией, одной из тех, что организует человечеству технократическое будущее. Вам ничего это не напоминает? Нам как раз таки тот самый «Призрак в доспехах», который мы упоминали ранее. Да, у этих двух проектов совершенно разные происхождения, принципы построения сюжета, но при этом они удивительно похожи неонуарным настроением, депрессивным, но одновременно воодушевленным взглядом на дистопический исход будущего, где среди прочего победил трансгуманизм. Отчасти победил, ибо «киберпанк – это не то, как ты живешь, это то, как ты умираешь».

Что до визуальной части и других «внешних составляющих» сериала — здесь сложно напортачить. Потому что Cyberpunk 2077 итак предоставляет огромный визуально-стилистический пласт — от создателей сериала только требовалось наиболее органично перенести это все в аниме-плоскость, расширив и «усугубив» все это в моментах батальных сцен. И у них это получилось. Благодаря этому сериал легко можно посмотреть на одном дыхании. То же можно сказать и про музыкальное сопровождение Акиры Ямаока — его присутствие в проекте – уже своеобразный знак качества. Единственное, что вызывает вопрос, — это трек Franz Ferdinand — This Fffire во время открывающих титров. На наш взгляд, звучит он несколько инородно. Впрочем, еще во время выхода игры ее аудиторию «поставили на место», неиллюзорно дав понять, что dark synth, synthwave и прочие outrun явно не будут доминировать в оригинальном саундтреке.

Резюмируя все вышеописанное — Netflix сумел представить продукт не только своевременный и самобытный, но и способный воскресить интерес к Cyberpunk 2077, не скатываясь при этом в откровенную промоакцию и фансервис. «Бегущие по краю» не делают ставку на аудиторию игры, или аниме жанра, или на scifi в общем плане – он подходит для массового зрителя и способен удержать его внимание и интерес. И даже если «Киберпанк: бегущие по краю» станет «разовой акцией», то он определенно останется одним из стоящих проектов своей тематики. 8/10

«Американские истории ужасов». Почему вторая антология удалась?

Мы постепенно приходим в себя и приводим в порядок блог, Telegram, стараясь регулярно опубликовывать что-то новое. Все актуальное постится в рамках моего сотрудничества с iasakh.com. После всех перипетий, связанных с блокировкой, им контент и просмотры нужнее, поэтому все интересное, что выходило на экраны в последнее время — там. Это рецензии на новые фильмы Ардженто «Тёмные очки», Хазанавичуса «Убойный монтаж», Кроненберга «Преступления будущего» и на долгожданного «Песочного человека» (к нему мы, кстати, скоро вернемся с материалом именно для этого блога).

Как можно заметить, почти всё — хорроры, и сейчас мы понимаем, что это неслучайно. Этот жанр был в свое время создан с эскапической целью, претерпел множество изменений, но изначального запала не утратил. Поэтому мы сейчас можем разбирать именно такое кино. И поэтому мы возвращаем сериальные обзоры для блога violanoir рассказом про второй сезон «Американских историй ужасов».

IMG_20220908_201919

Сегодня вышла последняя серия второго сезона спин-офф антологии «Американские истории ужасов». Основной сериал Райана Мёрфи и Брэда Фэлчака заслуженно стал культовым, потому что сезон за сезоном создавал энциклопедию хоррор-жанра, дотошно, щепетильно, с большим вниманием к деталям, доказывая, что за литрами крови, завываниями призраков, бу-эффектами и горами мертвечины могут скрываться глубокий философский контекст, шекспировские страсти, драма и так далее. На последних сезонах даже были попытки в остроактуальность и прочие околосоциальные рассуждения, но они были не так успешны, как переосмысление канона жанра в первых сезонах. Да, мы снова про эскапизм. Но серьезно — Мерфи и Фэлчак в контексте этого проекта больше собиратели страшных сказок, чем мыслители-(анти)утописты — для последнего у них много других проектов. Именно поэтому поклонников у нечетных сезонов больше, чем у четных. Хотя «Фрик-шоу» был определенно хорош своей четко выверенной Барнумовской стилистикой.

Последний на данный момент сезон «Американской истории ужасов» представлял собой сплит — сначала вампиристический объективизм в духе Айн Рэнд, потом — конспирологическая истерика из космоса. При всей нашей любви к АИУ и то, и другое было, что называется, «притянуто за уши» и кричало благим матом о кризисе идей у создателей сериала. И здесь пришла на помощь анталогия «Американские истории ужасов», которая стартовала практически одновременно и, очевидно, была призвана разгрузить основную линию. Поэтому первая антология получилась крайне пестрой — здесь и сложносоставное закрытие арки «Дома-убийцы», и эксперименты с форматом фан-сервиса, и отдельные истории на злобу дня и не очень. Все это плюс куча новых имен в касте неплохо так сбивало зрителя с толку и оставляло кислое послевкусие судорожной попытки объять необъятное за 7 эпизодов.

Второй сезон не пошел по этому пути. Создатели определились с форматом, пусть и несколько олдскульным, и в этот раз сумели пронести сквозь него и оригинальный стиль, и настрой АИУ. При всей самостоятельности новых страшных сказок и преданий здесь есть место для основных сюжетных линий. Что видно сразу же, с первой серии новой антологии.

Dollhouse

IMG_20220908_201204

Стильное ретро 50-х, ностальгирующее о кукольной женственности (во всех смыслах) дает бодрый старт для зрителя. Здесь все — интригующие сюжетные повороты, пугающие коллекции антикварных кукол и жутковатенькое производство винтажных, харизматичный злодей, преследование, побег и… это оказывается историей одного из персонажей «Шабаша». Поклонники третьего сезона АИУ, очевидно, в восторге.

Aura

IMG_20220908_201057

Прием, известный еще с выхода «Ведьмы из Блэр», — необъяснимое, ужасное через объектив обычной камеры немедленно создает эффект присутствия, и ужас становится осязаем под кожей. Мы все обрастаем умными домофонами и другими гаджетами, призванными нам помочь, нас обезопасить, но что ты будешь делать глубокой ночью, один в пустом доме, когда  трансляция с камеры начала выдавать что-то необъяснимое. В этой серии хорошо препарируются эти страхи и триггеры.

Drive

IMG_20220908_202041

На наш взгляд, самая простенькая история в антологии. С типичным «совы не то, чем кажутся» и с тезисом, что самых страшных монстров взращивают ненависть и обида.

Milkmaids

IMG_20220908_204305

Тезис о том, что сгинувшие в кострах Салема ведьмы были первыми эмансипированными женщинами, настоящими феминистками, и колдовство — на самом деле прикладная наука, далеко не нов и иллюстрировался в кинематографе много раз. Но не только этим силен этот эпизод. Здесь очень атмосферные съемки, последствия чумы и невежества показаны без купюр, и Коди Ферн, который своей игрой здорово обрамляет всю историю.

Bloody Mary

IMG_20220908_201713

Тоже пример эпизода, когда игра одного актера или актрисы помогает собрать историю в единое целое. Здесь это Доминик Джексон. Впрочем, ее злодейское воплощение — единственное, чем запомнилась эта серия.

Facelift

IMG_20220908_201631

Боди-хоррор как он есть, но в достаточно лайтовом варианте. И опять создатели играют с одним из болезненных для большой категории зрителей триггером — страх старения и угасания, бесславная утрата красоты, которая толкает героиню во всех смыслах потерять человеческое лицо.

Necro

IMG_20220908_202239

Ооо. Вот такие истории мы любим — чтобы с плохим концом, но романтичные до могильной жути. От этой истории немного попахивает творчеством Поппи Брайт и всех подражающих ему. Есть какой-то вайб литературно-музыкально-творческих начинаний, какие были лет 20 назад назад, например, в окологотической среде. Но как бы там ни было, эта история выступила идеальным финалом антологии. Но создатели сериала решили иначе.

Lake

IMG_20220908_201302

Последний эпизод — это такой уютный олдскульный хоррор, находящийся в строгих рамках жанра. Мистика, родовое проклятие, бу-эффекты и даже развязка в классическом стиле — «все тайное становится явным». Современный зритель эти оммажи жанру вряд ли оценит, но смотрится все это неплохо.

Так почему мы считаем, что вторая антология смогла избежать проклятие предшествующей? Потому что она смогла определиться с форматом. Второй сезон «Американских историй ужасов» можно посмотреть и оценить без оглядки на основной проект, а вот первый сезон не дает такой возможности, там нужно знать сюжетный контекст. И именно эти отвлеченность и самостоятельность, а также легкость повествования второго сезона позволяют претендовать новым «Американским историям ужасов» на место топовых хоррор-антологий.

«Все страньше и страньше» — предсказание «балканизированного» интернета и другие мемы научпопа

IMG_20220815_211413

Конечно же, это моветон — начинать обзор книги с предпоследней ее главы. Но раз мы именно оттуда взяли мотив для заголовка, нам следует с вами объясниться. Работа Джона Хиггса – журналиста и исследователя современной массовой культуры — раскрывает нам реалии ХХ века, учитывая все причины и следствия. И здесь был бы другой заголовок, если бы этот обзор вышел годом раньше. Но сейчас мы вместе с читателями нашего блога находимся в том критическом состоянии, когда с нами резонирует все. Так и выходит, что из всего исследования Хиггса особенно сильными теперь кажутся главы 3 («Война. Гордо реет тряпка») и 15 («Сеть. Планета Индивидуалистов»). А предположение автора о том, что «подобно тому, как в XVIII веке международные договорённости уничтожили в интересах империй анархию и беззаконие в океанах, интернет, каким мы его знаем сегодня, может «балканизироваться», превратившись в конгломерат сетей, контролируемых разными силами» (стр. 319), спустя 7 лет после выхода книги оказывается, увы, уже не предположением, а вполне себе реальной практикой.

IMG_20220822_165633

Но все-таки давайте попробуем разобрать «Все страньше и страньше» по порядку. Если у современного научпопа уже сформировались какие-то исчерпывающие его цели и задачи, примеры, эталоны, образцы для палаты мер и весов, то данную книгу туда можно смело относить. Повествование весьма захватывающее и доходчивое. Даже если вы далеки от тем, о которых на страницах своей книги вещает Хиггс, вы не заскучаете и легко осилите 350 страниц за пару-тройку вечеров чтения. И мы не можем отделаться от мысли, что «Все страньше и страньше» писался как базис для документалки в духе канала HBO. Слишком много примеров, всем известных историй, медийных лиц. Причем без каких-либо лирических отступлений, характерных для нон-фикшена подобного рода. Вот здесь могут быть претензии от читателя искушенного или мимо проходящих снобов. Кто в конце концов не знает Кроули или эпичную историю создания «Дюны» Ходоровски? Почему все тезисы автора курсируют между индивидуализмом, империализмом и (пост)модернизмом? Действительно, позиция автора и ход его мысли порой вызывают вопросы, но у Джона Хиггса нет амбиций светоча своего поколения. Он оставляет пространство для самостоятельных умозаключений. И именно в такой подаче книга хороша и идеальна для тех, кто только пробует приучить себя к нон-фикшену как к жанру.

В первой главе «Относительность. Уничтожение омфала» автор закладывает основы – рассказывает, чем жил и дышал век предыдущий, какие омфалы себе устанавливал и почему события века ХХ красноречиво демонстрируют, что «омфал — это не более, чем вымысел» (стр. 41). «Жара» начинается с главы «Модернизм. Шок новизны» — что ожидаемо и справедливо. Беря в примеры такие характерные для своего времени личности, как Эльза фон Фрейтаг-Лорингофен, или такие характерные произведения, как «Улисс» Джеймса Джойса, автор скрупулезно разбирает термин «модернизм» и возвращается к нему в 14-й главе как к наиболее характерному культурному маркеру столетия.

И вот та самая 3-я глава, в которой автор допускает некую наивность, рассуждая об империализме. Например: «Имперская модель, так прочно встроенная в мировую историю, рухнула всего за несколько лет. 28 июля 1914 началась Первая мировая война. К моменту ее окончания 11 ноября 1918 императоры безнадежно дискредитировали себя. Они существовали всегда, а исчезли в мгновения ока» (стр. 69). Но, как показывает практика, имперская модель живее всех живых, как и имперское самосознание и все производные от него. Далее идут уж совсем какие-то прописные истины в духе «трава зеленая», «вода мокрая» — «в мире, где война ведется промышленными методами, нельзя доверять власть абсолютным монархам» (стр. 82).  Что, безусловно, верно, но…

IMG_20220822_165833

И тут как нельзя кстати разговор автора с читателем поворачивает в сторону индивидуализма. И почти сразу, в начале данной главы, автор приводит забавный момент: «Насколько глубоко индивидуализм укоренен в менталитете Америки, показывает, например, нежелание градостроителей применять кольцевые развязки европейского образца. По сравнению со светофорами кольцевая развязка — это высокая скорость движения, экономия топлива и меньший риск дорожных происшествий, но это решение казалось сомнительным, неамериканским. Как отметил автомобильный обозреватель Wall Street Journal Ди Нил: «Это культура, построенная на свободе и индивидуализме, стихийная кооперация здесь редкость, а регламенты вызывают протест… За рулем мы неохотно подчиняемся схемам движения, которые, хоть и ускоряют поток, от отдельного водителя могут потребовать сбавить ход или, не дай бог, уступить дорогу» (стр. 87). Приведенный пример – это, конечно, больше про мелкотравчатый бытовой индивидуализм, с которым мы сталкиваемся каждый день на дорогах. Но автор, конечно же, развивает тему, затрагивая и оформлявшие ХХ век идеи Алистера Кроули, и учение Айн Рэнд, и их предтечи — «Каждый человек — звезда», а звезды движутся по указанным им орбитам, не мешая друг другу. Места хватит всем, и только по небрежению происходят сбои в этом порядке. В сущности, это даосская идея. Кроули смело заимствовал у Лао-цзы, китайского мудреца VI века до н. э., и приправлял его максимы ницшеанским, протофашистским миропониманием, которое было так созвучно настроениям начала ХХ столетия» (стр. 97). Далее идет еще более интересная глава  «Ид. Под мостовой — пляж», где Хиггс своеобразно начинает  «за здравие», описывая со слов свидетелей премьеру балета Стравинского  «Весна священная», и заканчивает  «за упокой» фрейдовской моделью  «Ид, Эго и Супер-эго». Он приводит как пример сочинения Вильгельма Райха  «Психология масс и фашизм» и другие подобные работы, где указывается, что схемы Фрейда удачно дополняют социологическую концепцию массового общества. Так иллюстрируется перестройка отношений людей к другим нациям: «Если политики насаждают ненависть к иностранцам и инородцам, то получается редкая ситуация, когда удовлетворены одновременно и Ид, и Супер-эго. Можно не сдерживать разрушительные варварские побуждения Ид и при этом убедить Супер-эго, что ты послушно выполняешь волю своих господ. При редком согласии Ид и Супер-эго самому Эго было трудно сопротивляться мраку, опускавшемуся на общество. Умело манипулируя стихией Ид, политики сподвигали свои армии на совершение геноцида» (стр. 115). Далее автор рассуждает о природе национализма в контексте индивидуализма и приходит, конечно же, к довольно пессимистичным выводам. Совершенно с иным настроением была написана глава 6 «Неопределенность. Кот одновременно жив и мёртв». Повествование о квантовом мире начинается с достаточно постмодернистского и ироничного примера, но далее перетекает в размышления о цензуре и самоцензуре в российской журналистике — сейчас это сама по себе болезненная тема (хотя вот подумалось — а когда было иначе?), но автор проводит более-менее удачные параллели и раскладки: «Итак, субатомный мир — это туманное море догадок и умозаключений, которое проясняется и обретает определенность, только когда его наблюдают. Природа и момент этого наблюдения скажутся на том, в какой форме застынет эта пена возможностей. Мы не можем наблюдать за этим волнующим морем, поскольку любая попытка наблюдения «замораживает» его: так же мы не можем читать мысли журналистов, а только видим готовые материалы, которые они выпускают» (стр. 131).

IMG_20220822_165942

И конечно же, глава про научную фантастику, как одна из ключевых в этой книге. Видно, что этот мир Джону Хиггсу очень близок (как и нам), поэтому он здесь отводит душу, рассказывая об истоках жанра — о «Франкенштейне» Мэри Шелли, который часто называют первой научно-фантастической повестью, или о «Метрополисе» Фрица Ланга — срез настроений общества конца 1920-х годов и одновременно лента, которая опережала свое время. К слову, о времени — Хиггс утверждает, что «научно-фантастический кинематограф утратил юношеский оптимизм после Второй мировой войны». Но он был, этот оптимизм? В подтверждение к этому тезису автор обращается к крайне разномастным примерам: «Вторжение похитителей тел», «Зеленый сойлент», «Годзилла», «Матрица». Кстати, примечательно, что он упомянул именно «Зеленый сойлент» 1973 года, действие которого разворачивается в 2022 году. По сути, это типичный для кинематографа 70-х постапокалипсис (в то же время вышел  «Мир Дикого Запада» с Бриннером, к слову). Глобальное потепление, перенаселенность, дефицит ресурсов — многие находки «Сойлента», кажется, нашли свое отображение в «Облачном атласе» Вачовски-Тыквера. В общем, если вам попадется «Зеленый сойлент» Ричарда Флейшера — обязательно посмотрите. Грустно, что этот фильм в свое время зритель не смог оценить по достоинству.

Но мы отвлеклись. А автор между тем вновь вспоминает про свой бич ХХ века — индивидуализм: «…влияние тэтчеризма на администрацию американского президента Рональда Рейгана в итоге сделают индивидуализм общепринятой политической и экономической моделью во всем англосаксонском мире. Однако научная фантастика, не в пример политикам, замечает тонкие сигналы. Она, подобно канарейке в шахте, способна заранее предупредить об опасности. И послевоенная фантастика, судя по всему, о чем-то нас предупреждала» (стр. 153). Современный sci-fi тоже предупреждает — но кто слышит? Далее автор разбирает мономиф по Кемпбеллу («Герой с тысячью лиц») как базис почти всех научно-фантастических сюжетов и выносит вердикт: «Из всех возможных мономифов, за которые он мог ухватиться, Кэмпбелл, американец ХХ столетия, выбрал, пожалуй, самый индивидуалистический, какой только сумел отыскать» (стр. 155). После этого в 8-й главе Хиггс прерывается на обзор основных нигилистических идей через призму Сартровского экзистенциализма, а в 9-й главе обращается к космосу посредством пересказа биографий Джека Парсонса, Вернера фон Брауна и Сергея Королева. Глава про секс почему-то у автора начинается с рассказа про Мэри Стоупс (палеоботаник, доктор, а впоследствии — ранний амбассадор евгеники) и сосредоточена в основном на истории эмансипации женщин (хотя выбор личности для основного примера, конечно, любопытен), глава про подростков крутится вокруг музыки и запрещённых веществ и, конечно же, вокруг окаянного индивидуализма: «Культуру любви, принесенную хиппи в 1970-80-х годах, вытеснили кокаиновая культура, подпитывающая эго» (стр. 233). И следом: «Алистер Кроули, видимо, что-то такое уловил, когда возглавил конец патриархальной эпохи и приход ей на смену «третьего эона», властителем которого будет «венценосное и побеждающее дитя». Распространение индивидуализма в ХХ веке поразительно похоже на подростковый кризис» (стр. 234). Собственно, ощущением кризиса пронизана вся глава 12. «Хаос. Бабочка машет крыльями в Токио», и все это уже начинает утомлять, но тут автор будто бы спохватывается и в следующей главе начинает разбирать, и причем довольно занятно, реалии экономики: «Постоянный экономический рост возможен только в отрыве от реальности» (стр. 271). И еще: «С точки зрения Кертиса (британский режиссер, автор документалки «Столетие личности») брендинг, маркетинг и коммуникации с общественностью — это искусства, которые манипулируют бессознательным людей ради финансовой выгоды, одновременно убеждая объекты манипуляции, что они не только действуют по своей воле, но и гордо манифестируют собственный индивидуализм» (стр. 274).

IMG_20220822_170059

И, наконец-то, глава про его величество Постмодернизм! Здесь Джон Хиггс прошелся по всем и вся — по поп-культуре, по индустрии видеоигр, по современному искусству, по нью эйджу и ошибочному (на самом деле, нет) дискурсу. На самом деле, это одна из захватывающих глав данного исследования, понятно, почему автор оставил ее напоследок. Отметим самые яркие тезисы в этой главе:

«Постмодернизм не признает никаких внешних авторитетов. На высокое и низкое или на искусство и не-искусство результаты творчества критики и галеристы делят для собственной выгоды. Самому результату творчества эти качества по природе никак не присущи» (стр. 292).

«Индивидуальная реальность относительна. Никаких абсолютов, с которыми можно было бы сверяться, просто не существует» (стр. 301).

«Культурные дискуссии начала ХХ века в итоге превратились в Войну за Определенность. Каждая из фракций исповедников «абсолютной истины» стремится перекричать все другие, предлагающие иные понимания этого абсолюта» (стр. 302).

Последняя – 15-я – глава, скорее, выполняет функцию эпилога — хоть она и имеет название «Сеть. Планета индивидуалистов», здесь автор больше размышляет о реалиях нынешнего времени, сеть здесь больше как декорация или место действия. Кроме того, автор в этой главе щедр на напутствия и предсказания, о которых мы говорили в начале этого обзора.

В целом «Все страньше и страньше» оставляет положительные впечатления, несмотря на все перегибы и триггеры автора. Книга написана очень легким и доступным языком, благодаря которому скачки повествования с одной темы на совершенно другую не мешают восприятию и не рассеивают внимание. Что же до озвученных Джоном Хиггсом доводов — еще раз повторимся, местами они весьма спорны, но у него и нет апломба рупора «абсолютной истины». Одно это позволят проникнуться уважением к его точке зрения. И поэтому «Все страньше и страньше» вполне можно рекомендовать для чтения широкому кругу лиц, что для подобного типа документальной литературы редкость.

Книга «Всё страньше и страньше. Как теория относительности, рок-н-ролл и научная фантастика определили XX век» Джона Хиггса от издательства Individuum доступна на «Букмейте», а физическую копию можно приобрести в магазине Kiosk.