Конечно же, это моветон — начинать обзор книги с предпоследней ее главы. Но раз мы именно оттуда взяли мотив для заголовка, нам следует с вами объясниться. Работа Джона Хиггса – журналиста и исследователя современной массовой культуры — раскрывает нам реалии ХХ века, учитывая все причины и следствия. И здесь был бы другой заголовок, если бы этот обзор вышел годом раньше. Но сейчас мы вместе с читателями нашего блога находимся в том критическом состоянии, когда с нами резонирует все. Так и выходит, что из всего исследования Хиггса особенно сильными теперь кажутся главы 3 («Война. Гордо реет тряпка») и 15 («Сеть. Планета Индивидуалистов»). А предположение автора о том, что «подобно тому, как в XVIII веке международные договорённости уничтожили в интересах империй анархию и беззаконие в океанах, интернет, каким мы его знаем сегодня, может «балканизироваться», превратившись в конгломерат сетей, контролируемых разными силами» (стр. 319), спустя 7 лет после выхода книги оказывается, увы, уже не предположением, а вполне себе реальной практикой.
Но все-таки давайте попробуем разобрать «Все страньше и страньше» по порядку. Если у современного научпопа уже сформировались какие-то исчерпывающие его цели и задачи, примеры, эталоны, образцы для палаты мер и весов, то данную книгу туда можно смело относить. Повествование весьма захватывающее и доходчивое. Даже если вы далеки от тем, о которых на страницах своей книги вещает Хиггс, вы не заскучаете и легко осилите 350 страниц за пару-тройку вечеров чтения. И мы не можем отделаться от мысли, что «Все страньше и страньше» писался как базис для документалки в духе канала HBO. Слишком много примеров, всем известных историй, медийных лиц. Причем без каких-либо лирических отступлений, характерных для нон-фикшена подобного рода. Вот здесь могут быть претензии от читателя искушенного или мимо проходящих снобов. Кто в конце концов не знает Кроули или эпичную историю создания «Дюны» Ходоровски? Почему все тезисы автора курсируют между индивидуализмом, империализмом и (пост)модернизмом? Действительно, позиция автора и ход его мысли порой вызывают вопросы, но у Джона Хиггса нет амбиций светоча своего поколения. Он оставляет пространство для самостоятельных умозаключений. И именно в такой подаче книга хороша и идеальна для тех, кто только пробует приучить себя к нон-фикшену как к жанру.
В первой главе «Относительность. Уничтожение омфала» автор закладывает основы – рассказывает, чем жил и дышал век предыдущий, какие омфалы себе устанавливал и почему события века ХХ красноречиво демонстрируют, что «омфал — это не более, чем вымысел» (стр. 41). «Жара» начинается с главы «Модернизм. Шок новизны» — что ожидаемо и справедливо. Беря в примеры такие характерные для своего времени личности, как Эльза фон Фрейтаг-Лорингофен, или такие характерные произведения, как «Улисс» Джеймса Джойса, автор скрупулезно разбирает термин «модернизм» и возвращается к нему в 14-й главе как к наиболее характерному культурному маркеру столетия.
И вот та самая 3-я глава, в которой автор допускает некую наивность, рассуждая об империализме. Например: «Имперская модель, так прочно встроенная в мировую историю, рухнула всего за несколько лет. 28 июля 1914 началась Первая мировая война. К моменту ее окончания 11 ноября 1918 императоры безнадежно дискредитировали себя. Они существовали всегда, а исчезли в мгновения ока» (стр. 69). Но, как показывает практика, имперская модель живее всех живых, как и имперское самосознание и все производные от него. Далее идут уж совсем какие-то прописные истины в духе «трава зеленая», «вода мокрая» — «в мире, где война ведется промышленными методами, нельзя доверять власть абсолютным монархам» (стр. 82). Что, безусловно, верно, но…
И тут как нельзя кстати разговор автора с читателем поворачивает в сторону индивидуализма. И почти сразу, в начале данной главы, автор приводит забавный момент: «Насколько глубоко индивидуализм укоренен в менталитете Америки, показывает, например, нежелание градостроителей применять кольцевые развязки европейского образца. По сравнению со светофорами кольцевая развязка — это высокая скорость движения, экономия топлива и меньший риск дорожных происшествий, но это решение казалось сомнительным, неамериканским. Как отметил автомобильный обозреватель Wall Street Journal Ди Нил: «Это культура, построенная на свободе и индивидуализме, стихийная кооперация здесь редкость, а регламенты вызывают протест… За рулем мы неохотно подчиняемся схемам движения, которые, хоть и ускоряют поток, от отдельного водителя могут потребовать сбавить ход или, не дай бог, уступить дорогу» (стр. 87). Приведенный пример – это, конечно, больше про мелкотравчатый бытовой индивидуализм, с которым мы сталкиваемся каждый день на дорогах. Но автор, конечно же, развивает тему, затрагивая и оформлявшие ХХ век идеи Алистера Кроули, и учение Айн Рэнд, и их предтечи — «Каждый человек — звезда», а звезды движутся по указанным им орбитам, не мешая друг другу. Места хватит всем, и только по небрежению происходят сбои в этом порядке. В сущности, это даосская идея. Кроули смело заимствовал у Лао-цзы, китайского мудреца VI века до н. э., и приправлял его максимы ницшеанским, протофашистским миропониманием, которое было так созвучно настроениям начала ХХ столетия» (стр. 97). Далее идет еще более интересная глава «Ид. Под мостовой — пляж», где Хиггс своеобразно начинает «за здравие», описывая со слов свидетелей премьеру балета Стравинского «Весна священная», и заканчивает «за упокой» фрейдовской моделью «Ид, Эго и Супер-эго». Он приводит как пример сочинения Вильгельма Райха «Психология масс и фашизм» и другие подобные работы, где указывается, что схемы Фрейда удачно дополняют социологическую концепцию массового общества. Так иллюстрируется перестройка отношений людей к другим нациям: «Если политики насаждают ненависть к иностранцам и инородцам, то получается редкая ситуация, когда удовлетворены одновременно и Ид, и Супер-эго. Можно не сдерживать разрушительные варварские побуждения Ид и при этом убедить Супер-эго, что ты послушно выполняешь волю своих господ. При редком согласии Ид и Супер-эго самому Эго было трудно сопротивляться мраку, опускавшемуся на общество. Умело манипулируя стихией Ид, политики сподвигали свои армии на совершение геноцида» (стр. 115). Далее автор рассуждает о природе национализма в контексте индивидуализма и приходит, конечно же, к довольно пессимистичным выводам. Совершенно с иным настроением была написана глава 6 «Неопределенность. Кот одновременно жив и мёртв». Повествование о квантовом мире начинается с достаточно постмодернистского и ироничного примера, но далее перетекает в размышления о цензуре и самоцензуре в российской журналистике — сейчас это сама по себе болезненная тема (хотя вот подумалось — а когда было иначе?), но автор проводит более-менее удачные параллели и раскладки: «Итак, субатомный мир — это туманное море догадок и умозаключений, которое проясняется и обретает определенность, только когда его наблюдают. Природа и момент этого наблюдения скажутся на том, в какой форме застынет эта пена возможностей. Мы не можем наблюдать за этим волнующим морем, поскольку любая попытка наблюдения «замораживает» его: так же мы не можем читать мысли журналистов, а только видим готовые материалы, которые они выпускают» (стр. 131).
И конечно же, глава про научную фантастику, как одна из ключевых в этой книге. Видно, что этот мир Джону Хиггсу очень близок (как и нам), поэтому он здесь отводит душу, рассказывая об истоках жанра — о «Франкенштейне» Мэри Шелли, который часто называют первой научно-фантастической повестью, или о «Метрополисе» Фрица Ланга — срез настроений общества конца 1920-х годов и одновременно лента, которая опережала свое время. К слову, о времени — Хиггс утверждает, что «научно-фантастический кинематограф утратил юношеский оптимизм после Второй мировой войны». Но он был, этот оптимизм? В подтверждение к этому тезису автор обращается к крайне разномастным примерам: «Вторжение похитителей тел», «Зеленый сойлент», «Годзилла», «Матрица». Кстати, примечательно, что он упомянул именно «Зеленый сойлент» 1973 года, действие которого разворачивается в 2022 году. По сути, это типичный для кинематографа 70-х постапокалипсис (в то же время вышел «Мир Дикого Запада» с Бриннером, к слову). Глобальное потепление, перенаселенность, дефицит ресурсов — многие находки «Сойлента», кажется, нашли свое отображение в «Облачном атласе» Вачовски-Тыквера. В общем, если вам попадется «Зеленый сойлент» Ричарда Флейшера — обязательно посмотрите. Грустно, что этот фильм в свое время зритель не смог оценить по достоинству.
Но мы отвлеклись. А автор между тем вновь вспоминает про свой бич ХХ века — индивидуализм: «…влияние тэтчеризма на администрацию американского президента Рональда Рейгана в итоге сделают индивидуализм общепринятой политической и экономической моделью во всем англосаксонском мире. Однако научная фантастика, не в пример политикам, замечает тонкие сигналы. Она, подобно канарейке в шахте, способна заранее предупредить об опасности. И послевоенная фантастика, судя по всему, о чем-то нас предупреждала» (стр. 153). Современный sci-fi тоже предупреждает — но кто слышит? Далее автор разбирает мономиф по Кемпбеллу («Герой с тысячью лиц») как базис почти всех научно-фантастических сюжетов и выносит вердикт: «Из всех возможных мономифов, за которые он мог ухватиться, Кэмпбелл, американец ХХ столетия, выбрал, пожалуй, самый индивидуалистический, какой только сумел отыскать» (стр. 155). После этого в 8-й главе Хиггс прерывается на обзор основных нигилистических идей через призму Сартровского экзистенциализма, а в 9-й главе обращается к космосу посредством пересказа биографий Джека Парсонса, Вернера фон Брауна и Сергея Королева. Глава про секс почему-то у автора начинается с рассказа про Мэри Стоупс (палеоботаник, доктор, а впоследствии — ранний амбассадор евгеники) и сосредоточена в основном на истории эмансипации женщин (хотя выбор личности для основного примера, конечно, любопытен), глава про подростков крутится вокруг музыки и запрещённых веществ и, конечно же, вокруг окаянного индивидуализма: «Культуру любви, принесенную хиппи в 1970-80-х годах, вытеснили кокаиновая культура, подпитывающая эго» (стр. 233). И следом: «Алистер Кроули, видимо, что-то такое уловил, когда возглавил конец патриархальной эпохи и приход ей на смену «третьего эона», властителем которого будет «венценосное и побеждающее дитя». Распространение индивидуализма в ХХ веке поразительно похоже на подростковый кризис» (стр. 234). Собственно, ощущением кризиса пронизана вся глава 12. «Хаос. Бабочка машет крыльями в Токио», и все это уже начинает утомлять, но тут автор будто бы спохватывается и в следующей главе начинает разбирать, и причем довольно занятно, реалии экономики: «Постоянный экономический рост возможен только в отрыве от реальности» (стр. 271). И еще: «С точки зрения Кертиса (британский режиссер, автор документалки «Столетие личности») брендинг, маркетинг и коммуникации с общественностью — это искусства, которые манипулируют бессознательным людей ради финансовой выгоды, одновременно убеждая объекты манипуляции, что они не только действуют по своей воле, но и гордо манифестируют собственный индивидуализм» (стр. 274).
И, наконец-то, глава про его величество Постмодернизм! Здесь Джон Хиггс прошелся по всем и вся — по поп-культуре, по индустрии видеоигр, по современному искусству, по нью эйджу и ошибочному (на самом деле, нет) дискурсу. На самом деле, это одна из захватывающих глав данного исследования, понятно, почему автор оставил ее напоследок. Отметим самые яркие тезисы в этой главе:
«Постмодернизм не признает никаких внешних авторитетов. На высокое и низкое или на искусство и не-искусство результаты творчества критики и галеристы делят для собственной выгоды. Самому результату творчества эти качества по природе никак не присущи» (стр. 292).
«Индивидуальная реальность относительна. Никаких абсолютов, с которыми можно было бы сверяться, просто не существует» (стр. 301).
«Культурные дискуссии начала ХХ века в итоге превратились в Войну за Определенность. Каждая из фракций исповедников «абсолютной истины» стремится перекричать все другие, предлагающие иные понимания этого абсолюта» (стр. 302).
Последняя – 15-я – глава, скорее, выполняет функцию эпилога — хоть она и имеет название «Сеть. Планета индивидуалистов», здесь автор больше размышляет о реалиях нынешнего времени, сеть здесь больше как декорация или место действия. Кроме того, автор в этой главе щедр на напутствия и предсказания, о которых мы говорили в начале этого обзора.
В целом «Все страньше и страньше» оставляет положительные впечатления, несмотря на все перегибы и триггеры автора. Книга написана очень легким и доступным языком, благодаря которому скачки повествования с одной темы на совершенно другую не мешают восприятию и не рассеивают внимание. Что же до озвученных Джоном Хиггсом доводов — еще раз повторимся, местами они весьма спорны, но у него и нет апломба рупора «абсолютной истины». Одно это позволят проникнуться уважением к его точке зрения. И поэтому «Все страньше и страньше» вполне можно рекомендовать для чтения широкому кругу лиц, что для подобного типа документальной литературы редкость.
Книга «Всё страньше и страньше. Как теория относительности, рок-н-ролл и научная фантастика определили XX век» Джона Хиггса от издательства Individuum доступна на «Букмейте», а физическую копию можно приобрести в магазине Kiosk.